Первого
января были у нас Юговы. И красен был вечер и богат мыслями душевными.
ххх
Пройдут
столетия и станут наши боли, такие острые и крупные, маленькими и представляющими
спокойный интерес для тех, кто станет их изучать. Как не всегда помним мы об
этом, когда пишем стихи.
ххх
Где
же они, те пронзительные, до конца бесстрашно и беспощадно пронзительные, о
которых мечтаю?
Да,
но не поэмами все же велик Блок! "Скифы" — стихи. "Двенадцать"
— поэма. Но так бы за нее не воспринимали его остро, обжигаясь глубоко и сильнее,
однажды почувствовав.
ххх
Надо
бы для "Огонька" о прилунении мягком лунника написать, а я всю ночь
почему-то бредил Якутией. То-ли, что был в Боткинской вчера у Сени Данилова
(второй инфаркт), и ему стало хуже, и он тревожит меня. И лежит телеграмма
Кружкова пока безответной, а уже семь утра…
А вот
что мерещилось, повторялось и шлифовалось сквозь сон и наяву:
Один глоток якутского мороза
И я глотнул,
На Лене видел льда
Высокие торосы
И таянья представил я
Артиллерийский гул.
ххх
Вчера
переводили то место в романе Мележа, где умерла Хонина мать. До слез прошибло,
душили слезы. А Тоня расплакалась. И я заорал, боясь, чтоб не обострила язву. И
обострила, мучилась вечером. И я спал тревожно. И сердце тяжелое сейчас.
ххх
Такое
ощущение, что давно уже не писал
настоящих (хороших) стихов, Все, что напечатано из последнего, уже самому
неприязненное какое-то, даже отталкивает. Ненавижу сам себя. Сколько раз клялся
не писать на злобу дня, по заказу.
ххх
Не
забыть это, обязательно решить образно, как хоронили писателя Рудько и как девочка,
бедно одетая, брошенная им, маленькая, обнимала рученками огромный гроб и кричала:
"Папочка, не уходи!"
ххх
Не
надо играть в демократию. Это подлее, чем запрещать ее. (Широкое обсуждение
кандидатов перед выборами, перед присуждением премий.)
ххх
Сказал
Тоне, что так захотелось побыть среди кур, собак, мартовских подбрыкивающих
телочек и бычков, среди застрех и печного дыма в тающем снегу. И она:"0й,
и я только вчера об этом написала брату! Как это так: об одном и том же мы
думаем с тобой…"
ххх
Впечатление
от вчерашней "дискуссии". Говорили те (в теоретическом смысле) прописи,
которыми до того довдалбливались, что уже отупили и стали на веру, а не на умственное восприятие долбить…
Все
по существу одно и то же. И ругали те же. Но ведь тут без доказательств, нового
развития идей, осмысления самого
бесстрашного шагу дальше не сделаешь, разве что вспять. Без дальнейшего развития
любые, пусть самые дальнозоркие, идеи слепнут, их начинают, как нищего слепца,
водить за руку. С ними тягостно. Хочется побыть наедине от них, устав с ними. И
все самому поразмыслить.
Неясность,
полная неясность при всей кажущейся ясности. И дошли уже до того, что вести
себя прилично неприлично, порядочно думать и чувствовать непорядочно.
ххх
Итак,
вчера на трехсотой странице И.Мележа поздно закончил рабочий день. Тоню совсем
загнал. Да и сам уже ничего не соображал под конец.
ххх
На
иждивении у марксизма целым полчищам живется нехудо.
ххх
Как
бедность унижает, угнетает, хоть не в порок она по поговорке, по детству знаю,
рано чувствовать это начал и забыть не могу.
ххх
Не
сами карьеристы, бюрократы, показушники, все, что так отвращает людей от идеалов
(хотя и они), а причины, почему все это плодится. И почему честное часто
гибнет, а бесчестное, тупое на глазах вверх прет, как на опаре?
ххх
В
безумии людском умы людские виноваты. То, что плодит эти жертвы и акул о двух
ногах. Что уже становится силой, неизбежными обстоятельствами, как вроде бы
выше нас.
ххх
Как
можно больше хочется мне прожить, так радостна жизнь, такое счастье жить, что и
спать жалко, скорее бы утро, не спится. Жить хочу, жить!..
ххх
Седьмого
марта кончили вчерне перевод второй книги романа И.Мележа "Люди на
болоте". Шутка сказать: 25 печатных
листов! Начали 15 декабря прошлого годе.
Всего 81 день. Выходных почти не было.
ххх
Нет более жестокого сознанья,
Чем сознавать, что ум твой не творит.
Что ненасытно поглощая знанья,
Он только то, что было, повторит...
ххх
Встать
и сказать, что думаешь (казалось бы, чего проще), бывает не меньше надо отваги,
чем встать под пулями и повести в атаку.
ххх
Однообразно
то разное, в котором, ничего, кроме желания выделиться, отличиться, не ново
новое, что новизной кичится, и лишь бы не похожим быть на старое — одно стремление.
ххх
Москва
вчера прах неизвестного солдата к стене Кремля переносила, ноябрьский день
серел подслеповато, и было зябковато, сыро...
ххх
Сейчас
все умеют писать, как в XIX веке
немногие. Но те немногие писали, как до них никто никогда, а эти, как все до
них. Мелкость обнаруживается в том, что они говорят человеку, а не в том, как.
Хотя и второе немаловажно. Но оно не спасает, даже если свое, неповторимое,
если повторяется смысл, который никого ни к чему не обязывает, пустячковый и по
пустячковому поводу. Даже поэтическое становится непоэтичным, когда оно не
задевает, не обжигает неожиданностью.
ххх
Выступление
мое в Политехническом прошло вяло. Растягивал, хоть и слушали хорошо. Каждый
раз замечаю: бурно реагируют не на глубину, серьезность и прямоту, а на
двусмыслицы и "ах" (эффекты).
ххх
Кто
мнения вашего, простые люди, спрашивал, ссылаясь на него, как на свое…
ххх
Не
дает покоя, сверлит мысль, что наша пропаганда превращает все в свою противоположность
чрезмерностью. Уж как начнет что, превратит в настырную, навязчивую кампанию.
Вот начали , а то совсем молчали, подымать военный героизм…
ххх
Логика
официоза: при землетрясении в Ташкенте погибло 4
человека и 27 легко ранено. Сегодня еще 4 легко ранены. А медикаменты шлет вся страна:
своих не хватило.
ххх
Бурлят
страсти перед белорусским съездом СП. Осточертело всем пожизненное царствование
ставших уже литбоссами. Да…
ххх
Это
поразительно: люди, которые из кожи лезут, проповедуя вроде бы широту, на самом
деле с пеной у рта навязывают нахально узость — "только свои, наши"
достойны внимания, остальные — ничто.
ххх
Петров-Водкин.
В него всмотреться надо: все светится, просвечивает и отсвечивает внутри себя.
Особенно натюрморт у самовара. Он не рассказывает, а дает понять, почувствовать,
догадаться и снова вернуться вдумчивостью в его сосредоточенность (и от иконы округлости,
и от Венецианова что-то, который тоже от иконы, очень русский, очень духовный).
ххх
Я еще верю
в поэзию, потому брезгую лизоблюдством.
ххх
Литературная
среда московская: все равнодушны ко всему и всем, кроме своей собственной
персоны. Друга не читают, безразличны друг к другу, ничем не удивишь, а поэт — это само удивление, не взволнуешь.
ххх
Искусство
понравиться публике достигло предела. Все берется в расчет. Вымогать
аплодисменты, выходя снова и снова, когда и не очень-то просят, разогреть
наконец публику… А когда уже раз-два прошло на "бис", тогда и войти
так, вроде бы с запозданием, чтобы выделили из всех и похлопали появлению (Ф.)
ххх
Евтушенко
во всех своих произведениях рассматривает свою персону и в микроскоп и в
телескоп и в лупу, и со своей точки зрения, и с точки зрения классиков, и с
точки зрения России и человечества, и даже космоса. И при этом будто всем
делает снисхождение, объясняя им, дуракам, какие они глупенькие, дураки. Все
виноваты в его муках совести и в том, что он такой путевейший непутевый, даже
милая…
ххх
Был в
Кемерово. Виделся с отцом. Очень плох: в чем душа держится. И жалок при всем
своем прирожденном достоинстве. И все просит: прости. А я давно простил его.
Сам, видно, себя простить не может.
Очень
устал. Много было интересного. Но бросалось в глаза и возмущало в Ново-Кузнецке
начальственное хамство и организационная беспомощность. Сразу не мог понять,
почему хамят, стараются унизить. Оказывается, кто-то из местных молодых
прозаиков первого секретаря в романе вывел соответственно. И вот мстит.
ххх
Неужели
это уже дело к старости? Когда? Почему так не сыт жизнью, знаниями ее, словно
бы и не жил? Почему так неутоленно зрение красками, цветами, слух — звуками и тишиной,
обоняние — ароматами и запахами, осязание — теплом живого тела, прикосновениями,
трепетом… А мозг ищет все неудовлетвореннее, а сердце тоскует по глубокому,
ожигающему чувству, тоске и радости… Жить, жить, жить…
ххх
Есть
ощущение праздничности в солнечном воскресном утре. Этого настроения в буднем
солнечном не чувствуется. Настроенность ли, привычка ли, а ведь есть.
ххх
Великая,
самая великая моя любовь — Лев Толстой. И вера моя. И русскость моя. И он
плодотворен для меня. Побывав в Ясной Поляне, я почерпнул много стихов, легко
написались, и еще в запасе есть много.
ххх
Страшно
умереть, не высказавшись до конца, не высказав той правды, которая невыразимо
мучает всю жизнь, и в которой сам себе не смеешь, боишься сознаться… Делаем
вид, что ее нет.
ххх
Уравновешенней
покой на душе, близость любимого человека, ощущение его верности помогают
писать, а не наоборот.
ххх
Так
засосало, что не замечаешь прекрасного, не удивляешься ничему, как труп… И что
рядом любимое существо, которое дороже, драгоценнее всего на свете, как жалко
(мелко) все в сравнении с этим. Но живешь не этим, а именно – мелким, жалким…
ххх
Язычество,
пожалуй, одна единственная из религий, которую не приспособили, как орудие
духовного угнетения себе власть имущие и не сделали ее рабством духа и рабством
в прямом смысле слова…
ххх
Ночь
глухая (скорее чуткая) над Москвой. Луна из-за облаков выплывает. Только товарная
станция посвистывает тепловозами.
ххх
От
князя Барятинского, который перенял весь опыт у Европы в ведении сельского хозяйства,
крестьяне местные ничего не восприняли.
ххх
Не райскими встречает кущами земля.
И это — хуже пытки.
Мы избалованы, распущены тем,
Что земель у нас в избытке.
ххх
Вечереет.
Все розовое. Теплое. И уже не летнее. И еще не осень, а уже и не лето. Что-то
холодноватое в теплоте, прощальное в присутствии. И грустное в улыбчивости.
ххх
Не хочу ничего я.
Отдыхаю душой
От настырного воя,
Как нам жить хорошо,
От забот о получке,
Как свести бы концы,
Где заплатят получше
Нашей музы купцы.
От несчастных счастливцев,
Что недаром ловчат.
И весна еще длится
В сонном писке галчат…
И нарядность не ранит…
И лучи горячи.
И ныряют, ныряют
В холод листьев грачи.
ххх
То,
было, совсем забыли, чуть ли ни запретной сделали даже уже память о павших…
Теперь начали во всем всюду натаскивать (обрабатывать на случай скорой
необходимости — в мире-то…). Вчера по двум программам — шпионы, войны,
убийства, жуть!…
Неспроста
уже дети, как помешанные на этом: ту-ту-ту пулеметной очередью по всем прохожим
и проезжим, даже себе в рот ту-ту-ту, выкатив идиотские глаза и перекосив лицо.
Ужасно! Почему так легко не прививается романтика во имя жизни, открытий во
всех сферах, труда, любви?..
ххх
Созрели
нетерпимость, гнев, неверие, но силы, собранность их и направленность, что
выход видит, после этого опыта, столь обещавшего и еще теперь будоражащего
(возврата к прошлому нет и быть не может, рабское прошлое ненавистно и
нетерпимо) — такие силы созреют еще нескоро.
ххх
Сегодня
пасмурно и туманно. Но сухо. И только политая полоса моста так соединяется и
соответствует мокрости еще густо зеленых деревьев Ваганьнова. Половина
седьмого. Тоня и сыны — все мое богатство души — еще спят. Москва постепенно
просыпается. Идут с электрички в церковь и на базар.
ххх
Бьюсь
над естественностью и ясностью, не делая уступок за счет сложности. Это самое
трудное. Мешает этому то, что надо какие-то самые сокровенно-главные горькие
мысли выражать скрытно, подтекстом. Иначе не пройдут ведь, потому и
непонятность. Да, иногда уж так запрятано, что и смысл изначальный пропадает. И
вместо траты сил, чтобы донести, тратишь их на то, чтобы упрятать.
ххх
Вчера
был Сеня Данилов проездом с бакинской конференции писателей мира, крайне
скучной, говорит. Хоть бы ну поспорили с теми, кто не разделяет нашего возмущения
тем, что во Вьетнаме (ну, скажем, Стейнбеком, Синклером)… Дух времени…что ли?
ххх
Мне
больно видеть под дождем зерно, стога в воде, прицеп, что брошен в борозде, хозяев
тех, которым все равно.
ххх
Безответственность,
распущенность, какая-то гниль, микроб приспособленчества — вот что сейчас самое
больное…
ххх
На
самых темных инстинктах (кичливость толпы, самомнение) строить фундамент
власти, как на народной воле якобы. Из любого дерьма гения делать, из самых
подлых чувств и побуждений строить
мораль — ужасно.
Создавать
видимость, что это и есть признание снизу правильности всего, что исходит
сверху.
ххх
Сегодня
(30.6) был Федя Максимовский. Не понимает меня в наиболее моих мыслях, в лучших
стихах. Требует прямой смелости от меня, а сам-то со сцены ее читать вряд ли решится, если она не апробирована.
ххх
Как
весенняя ночь на лугу у костра, на лугу с лягушачьими кишащими звуками болотцами, что напоминают колокола, но не во время
трезвона, а после, когда только эхо от них неслышимо-слышное медлительно переливается
в ушах, как в далях, и создает чувство живого глубокого пространства.
ххх
Люблю
тебя я, родина, моя Ветка, Гомель, Новобелица, люблю до стежки, до лугового
озерка, до деревца, до травинки, все, что не делится, и никуда не денется. Иду
и шепчу стихи, еще ненаписанные. Они из
меня льются, когда вижу тебя, сами, как трель в небе весенним утром на пашне.
Там каждый цветок изощреннейшей формы изяществом красоты покоряет и расцветки
их волнуют тем искусством, которому люди учатся вечно. Хочу тебе помочь увидеть
красоту и насладиться ею благородно.
ххх
Все чаще мучаюсь я подозреньем,
Что не любим я,
Не был я любим...
Не поздним бесполезным
Мучаюсь прозреньем -
Пороком слабости,
Что в нас неистребим.
ххх
Стихи
Николая Корнеева о матери, которой уже нет, теперь уже вечной, стала черная
земля родней — и она может и там просыпается ночью, чувство собственной горечи,
вины пронзительно. И ритмически, по частоте дыхания, сильное впечатление, — сегодня
в "Лит. России".
ххх
При
угодниках высоких, при их зарплатах, при их интернациональной заинтересованности
— чванливое холуйство самого низкого пошиба, умевшее самого себя ценить и приближенных,
и своих… за взятку, вернее, за подачку; бездельники, обслуживатели разные — наладить,
поднести, исправить, отпустить, впустить, оформить; презирающие неимущую,
трудовую честность; на тех, ради кого поставлены, смотрящие грубо свысока, и
втайне ненавидящие и презирающие тех, что дают.
ххх
24.9. В доме литераторов
увиделся с Василием Федоровым. Отвели душу, пооткровенничали. Каждый раз
чувствую в нем глубоко близкое. Честен. Умен. Очень умен и талантлив. Сказал
мне то, что и меня втайне беспокоит давно, а, может, и безнадежно: что мы слишком
даже, может, обдуманны, а надо взрываться, не оглядываясь. Я ли один такой…
ххх
Но
ведь посредственность тем хуже бездарности, что проходимость бездарности дает,
ее легче за талант принимают, чем талант такие же посредственности. Каких бы
посредственность ни коснулась тем, она их опошлит, лишит жизненности, оказенит,
сделает вялыми, бездарными, искусственными.
ххх
Закат
розово-желтый, почти янтарный. Призрачный какой-то. Романтика мистики, какого-то
таинственного верования, что ли?.. Понизу сизо-лилово-роэовая туча с малиновой
каймой поверху. На фоне розовато-коричневых деревьев Ваганькова зеленовато-голубые,
бело-желтые огни. И красные букеты флагов на мосту. И рубиновые глаза
светофоров на путях.
ххх
Вчера
перечитывал Б.Ручьева. Самое пронзительное — стихи в "Красном
солнышке", три-четыре стихотворения… Какая-то ограниченность мысли все же
чувствуется, местами из раннего — влияние П.Васильева, поэзии тех лет, может,
отчасти Багрицкого. Слишком традиционен.
ххх
В
идейных вопросах какое-то безвременье. Ни одной новой идеи. Ни направления.
После хрущевских "перестроек" и "революций" полная
"эволюция". Но в чем она? Полная неопределенность. Все на креслах
всего боятся, бдят неизвестно что, до глупости доходит, когда начинают
обосновывать. А в теориях, боже, что… Какой-то чванно махровый расцвет на
страницах литературных газет.
ххх
Все
разрастается очередь у дома художников на Беговой у нас. Там выставлен Фальк,
которого изругал Никита (чуть ли не педерастом назвал) — предметный урок
теперь… очередь. Чего доброго, новым пророком, "откровением" для масс
станет…
ххх
На
пленуме Московской писательской организации по работе с молодыми. Все в привычном
уже духе. Вступительное слово Михалкова. Ни единой своей, свежей мысли, вообще,
ни единой мысли. Доклад Татьяничевой – всем, кого вспомнили, по прянику. Но большой
кусок не за большую работу, а за более высокое положение, сан, пост, вес.
Информация обстоятельная и подробная, видимость обстоятельности и солидности. И
опять же ни проблемы, ни осмысления… Все для порядка, для галочки.
ххх
Вчера
познакомился с украинским беллетристом Ильченко Александром Елисеевичем.
Съездили на кладбище, где похоронен Иван Франко. Глухо не знают меня. Ни о чем
никому ничего здесь не говорит мое имя. Да здесь ли только? Ездили в Дрогобыч и
на родину И.Франко, Племяница поэта, Юлия Захаровна, слепая старушка, говорит с
польским акцентом, рассказывала: "Рученьки у него уже были худенькие, подтянул их, когда приезжал в последний раз в
село". А на месте хаты поэта — помпезная арка.
Членам
нашей комиссии вчера пришлось крупно поговорить с хозяевами об их гостеприимстве,
подчеркнуто хамском по отношению к русским братьям. Пришлось, хоть и неохотно,
извиняться им.
ххх
Начинаю
понимать, почему так нападают на мой перевод романа. Почему так стараются
редактировать ради редактирования: живой,
разговорный язык, образный, народный, а не школярский правильный, грубым
кажется, возмущает, вызывает враждебность, дают понять, что я не знаю языка.
Слава богу, автор меня понимает и защищает. Особенно упорствует редактор
"Советского писателя".
ххх
Еще
один год уходит из жизни. Еще одним годом меньше остается жить. Очень много
пишу, но все не главное, а почти все на кусок хлеба. Мечты остаются мечтами.
Поэма с юных лет остается недосягаемой, хоть измечтался о ней.
ххх
Утрами
глуше утраты, вечерами острее вечность…
ххх
Литературоеды:
не ради того, чтобы неизвестное явление сделать известным, а чтобы на известном
самому выехать в известные и нажить степени и ставки.
ххх
Все эти хитрозадые,
Чьим хлипким мыслишкам
Жаждется быть важными слишком.
Чьим вожделеньицам
Мечтается стать
Первым ленинцем.
ххх
Как
много навшивалось (как вшей в швы) в кандидатство с ученым видом литнахлебников.
Им нужно то, что нужно свыше, нет, не Хлебников…
ххх
Творчество
— это преодоление укоренившейся в сознании (как неизлечимая болезнь) привычной
и потому кажущейся неоспоримой правдой лжи. Это и переубеждение (мучительное) и
самого себя, открытия для себя самого, что под видимостью, кажущейся, как сама
неопровержимость, по которой скользим, скрыто глубоко, кажущееся многим
невероятным и даже неправдоподобным — настоящая неоткрытость.
ххх
Жизнь
стала лучше материально, но стада ли она лучше духовно? Огромность населения,
но маловато граждан. Граждан мало. Куркуль плодится. Дико, а факт! Самый что ни
на есть единоличник. И в самом нашем далеко не единоличном. И тот куркуль, что
сам возглавляет общее, — пример с него, дурной пример заразителен.
ххх
Утреннее
деревенское отрадное безлюдье, все на работе. Но рабочие ненастоящие.
Наполовину меньше. Главное — свое хозяйство, хотя живут больше с заработка.
ххх
Журналы
отвергают мою гражданскую остроту и, чтобы утешить меня, просят лирики.
ххх
Мой
близкий человек, мой самый непонятный (и непонятый) близкий человек, мой друг и
мой (единственный) единомышленник. Жена моя, душа и плоть моя.
ххх
Свой
век, свой образ чувств и мыслей выразить хочу в его борьбе с засильем обезлички,
с магнитной тягой вспять пойти, подделываясь под сверхновшества и тешась
безликой показухой… И против кучки ничтожеств всесильных, бандитствующих
карьеристов, негодяев ловких и подлецов святых бессильно все человечество с его
умами и гениями, даром труда и прозрением пророчеств. Его открытия ему готовят
гибель, войну, как надругательство над разумом, готовит тупость в сговоре с
жаждой чудовищной власти над миром.
ххх
Попугивают:
не обобщать!… А требуют обобщенного характера. И еще типичного!… Все плохое — не типично. Какая дешевая демагогия!..
ххх
Итак,
день убит на хождения. Одно приятно: при выступлении на заводе, когда читал
"А думал я", видел, как плакала женщина...
ххх
Слушали
сегодня из Москвы передачу своего перевода романа Мележа "Дыхание грозы".
Все хорошо бы, но читала женщина, не тот голос, да и сыро, не доработано
артистом (интонация, неправильные ударения — вместо "вече’рять-"вечеря’ть",
в слове "ето" надо "о", а она читает "а".
ххх
Запомнить
о банищанском леснике — куркуле, что спьяна похвалялся, указывая на деревья:
- Каждое-ето мои десять
рублей.
ххх
Все
художества воспринимаются тошнотворно, омерзительно, если они оправдывают то,
чему нет оправдания, прихорашивают нехорошее, приукрашивают отвратное (не некрасивое),
лгут, да еще корыстно, если за ними не чувствуется бесстрашной совести (в опасности
поплатиться, а не в расчете на поощрение), саможертвования и подвижничества.
ххх
Сплошной
иссушающий пыльный зной и не видно конца ему. Я чувствую себя немощным, слабость
одолевает, нездоровится. Пора уезжать в Москву: усыхать начинаю. Пуще этого
пыльного удушливого зноя омертвляет душу обывательская мелкотравчатость, бездумность,
интересы брюха — и больше ничего.
ххх
Давать
нелегко. Брать легче. И люди, несмотря на
их имущественное положение, на их образованность, делятся на дающих и берущих.
И между ними, в этом смысле, нету мира и не может быть. Нахлебник по натуре,
он, и еще не обожравшийся, уже хищник. Но аппетит увеличивается по мере
обжирания.
ххх
Гроза.
Ливень. В Поместном в телятнике с двумя телочками, только отелившимися. Мухи
усеяли всю стену и не кусаются. Гуси стали головами против ветра и ливня, клювы
к небу, словно молятся, ливень ходит поземкой по траве. И все в непроглядной
серо-белой пелене. Пожар не то в Сугрове, не то на станции. Ничего не видно.
Ливень сечет по крыше. А на Кончанке почти сухо.
ххх
Как
трудно, уйдя от стихов, возвращаться к ним, даже хоть и рифмовать в записной
книжке на каждом шагу. Я всегда робею, боюсь начала работы над стихами, заставляю себя. И ничего не выходит.
Что-то дубовое, мертворожденное, насильственное, принужденное получается. И уже
много раз, добротно сколотив, вдруг все перечеркиваешь без сожаления (и рад,
что наконец-то не жалко) с облегчением и начинаешь что-то находить, на какое-то
слово, строку опираться, часто совсем не на то, что было задумано,
отталкиваться от нее, тянуться до нее, иногда ее перерастая, перешибая — и все
вдруг делая совсем по-иному, чем задумано, и долго после в себе, думая,
передумываешь.
ххх
Как
важна все же (а может именно в этом весь секрет) — эта обеспокоенность, тревожность,
иногда подсознательная, неудовлетворенность: не то, что даже в написанных и опубликованных
уже, чем вначале был доволен.
ххх
Равнодушие
к природе в человеке — это, по-моему, очень дурной признак: как бы не было в
этом и равнодушия к людям, ко всему живому, кроме собственного шкурного
"я".
ххх
Цензура
сняла в "Москве" №5
"Ответственность" и «Я ненавижу бездарей всех наций» (нецензурные это
вещи). Разгул свободы слова и печати. Речь Бодюла в действие вступает.
ххх
О, как мы женщину раскрепостили!
Уже не наравне с мужчиной,
А сама дороги строит,
Пашни ей по силе,
Таскает камни, кирпичи — с ума сойти.
А у мужчины зам и секретарша
И еще два пома –
Его нелегкий труд такого сорта:
Он, видите, начальник спорта!
ххх
Вчера
(20.9) снова три стихотворения написал и в воскресенье три. Хожу, как влюбленный,
когда мне пишется, всем улыбаюсь, всем хочется сказать что-то приятное, вызвать
ответную улыбку, не устаю, не унываю.
ххх
Мелкость
невыносимо глупа, даже если она обычна в жизни, на сцене тем глупее. И
отвратительно пошло.
Не
люблю праздники. Пустая болтовня хвастливая. По телевизору — особенно.
ххх
Итак,
что же осталось в душе от краснопахринского семинара молодых?
Мне,
как специалисту, подобрали слабых, безликих ребят. Почти ничего русского.
Общее: делятся резко на два лагеря, на ориентацию русскую и нерусскую. У первой
беда — налет казенщины, бездушность, перепевы есенинских мотивов или других
известных русских поэтов. И безликость. У вторых — словно бы это не они сами, а
переводы с иностранного, ничего от биографии, имитация Пастернака, Цветаевой,
либо новых "пророков" поэзии; полное отсутствие, хоть все пишут
хлестко, себя, неприязнь к жизни, фрондирование в т.н. подтексте, неприязнь к
русскому, высокомерие и недоверие к фронтовому поколению поэтов, полное
отсутствие патриотизма. Интересно было обсуждать вместе с молодыми учеными. Они
тоже беспокойно, ищуще думают, но они не приемлют это рабское в никуда, ненавидят
лжепатриотический шаблон. И того мнения, что нужна вера, даже какие-то свои
догмы при самых сосредоточенных и бесстрашных поисках нового.
Мое:
в то время, как эти в науке все уточненнее стремятся понять что-то конкретное,
в поэзии стремятся стать все неопределеннее, все расплывчатее, абстрактнее. В
науке — вперед, в поэзии — вспять, к предкам, к троглодитам. Стоит задуматься и
над откровенно, даже цинично, ироническим отношением к идейности, к положительным
началам вообще, к коммунистическим идеалам в особенности.
ххх
Скажут
же люди, как в сук влепят: "хрущёбы" — это о типовых домах для масс с
низкими потолками и совмещенным санузлом.
ххх
Солнышко
золотит подсиненный снег и голубит следы в нем.
ххх
Нынешние
Моисеи все мечтают в стихах о том, что языки помешают нам понимать
инопланетных, и, наконец-то, ученые помогут найти общий язык чисел и формул, на
котором поймем друг друга и взаимную доброту.
Но и
на одном языке бывает злобно не понимают друг друга, а для любви не существует
и не существовало разных языков, она чутьем, по взгляду, по дыханию все
понимает.
ххх
Читал
вчера Сальваторе Квазимодо. Но чем же тогда отличается поэзия от сжатой до
предела прозы, где библейское осовременено или современное обиблеено?…