Разговор в вагоне:
— Ой,
как я квасу б сичас выпила б!..
—
Наверно, пирипила надысь?
— Не,
усю ночь марию демченку гнали. Двадцать четыре поллитра выгнали.
И говорилось это так простодушно и на весь вагон.
ххх
На зябкой озими, на сизой, как иней, нагло цветет сурепка.
Почему? То ли люди нерадивые, то ли начальство никудышнее, то ль много лет подряд получали здесь по
двести граммов на трудодень и запустили землю. Брали все от нее, а ей не давали
ничего. Думали лишь о том, чтобы выполнить поставки, вылезть в сводке...
ххх
Летит листва, летит, шурша, над младенцами в колыбелях, над
сединою инея, над могилами, над радостью, над грустью, летит, на сердце думы
навевая о том, что вот и мы уже не юноши, что жизнь устроена не так, как
хотелось бы. И каким же надо быть оптимистом, чтобы
еще после этого всегда жить мечтой о будущем, как это делают люди, надеяться,
что завтра будет лучше, чем вчера.
ххх
Живое неповторимое слово чаще всего рождается там, где о нем
специально не пекутся, даже словно бы забывают, где оно выражает
непосредственную деловую мысль или наболевшее чувство, в будничной полной
хлопот, жизни, а не там, где его смакуют и ценят, как золотые украшения.
ххх
19
ноября 5Зг. Вот уже вторая неделя как мы все в Минске. Все наши, получив квартиры
шикарные, забыли о своих прежних
утверждениях и Маяковского даже обвиняют, что де он только писал, что
"краснодеревщики не слали мебель на дом", а у самого была
обстановочка дай боже!
ххх
18.10.54г. Никто из
дельцов разного рода, из жуликов и проходимцев, из ловких тупиц и двуличных
болтунов, из карьеристов и прочих сукиных сынов никогда не примазывался к
физическому труду, где поте и кровью дается кусок насущного хлеба. Может,
потому, рядом со всем лучшим, что есть у интеллигенции, столько в ней ... и она таит в себе возможность возрождения
социального неравенства, замкнутой кастовости — группировок и групп, сосущих
кровь народа.
ххх
Первый раз проехал автобусом по автостраде Минск-Москва.
Погода испортилась, шел моросящий, беспросветный, зябкий дождь и все
пространство показалось бедным, неприглядным. На шоссе на сотни километров кучи
обмолоченного зерна: льносемян, гречки, пшеницы —
все мокнет под дождем. "Где же твой пахарь? Чего еще ждет?"
ххх
А в лесу такая красота. Ели теперь, когда уже нет кругом
другой зелени, стали еще изумруднее. Они осыпаны желтыми листьями берез. А
березовые чащи такие чистые после осенних дождей, что прямо светло в них и в
пасмурный серый день. Осины салатового цвета. Плакучая береза уронила все, что
было у нее драгоценного, и стоит, опустив
белые руки. Ей ничего не жаль. Она, видать, о чем-то невозвратном жалеет. И
даже на устлавших землю листьях не просыхают целый день слезы.
ххх
Случаи историю не движут, но жизнь оборвать случай может...
ххх
И что это мне так врезалось в память, как Миша бежал по
перрону когда уезжал из Москвы. Мать его
держала за руку. А мне даже страшно признаться себе в таком сравнении,
представляя себе, что он бежал, как маленькая, до бесконечности родная,
собачонка, часто ступая, косолапя и немножко бочком. Милая моя птаха...
ххх
Вчера был на вечере с итальянским писателем и художником
Карло Леви. Итальянец ли он? Ведь очень многие из тех, о ком я думал, что они
французы или американцы, оказались не те и не другие. Так и не мог понять.
Встреча была интересной. Приятно, что в Италии больше всех читают Шолохова,
Блока, Маяковского и Есенина. Обидно, что не знают Некрасова. И страшно то,
что, по словам Леви, понравилась читателям повесть "Оттепель". Это
ведь так далеко от души русского человека, как все, что подделывается под его
душу. Есенина итальянцы считают выше Маяковского. Это, думается, потому, что он
более русский, что души в нём через край и что он неподдельный. Это хорошо.
ххх
Хорошее впечатление произвели французские фильмы
"Беглецы" и особенно "Красное и черное". И даже, как в
Дрезденской галерее голые венеры, щепетильные моменты в постели не вызывают
чувства плотского. Они одухотворена чем-то более высоким и благородным, и ты
далек от пошлости.
ххх
В предчувствии весны молодеют глаза у людей.
ххх
Все яснее вырисовываются стихи о человечности, не знаю, как
это с точки зрения других, чувствую, что это сейчас совсем не в точку, но не
сказать этого нельзя. Во имя же чего, если простому человеку так невыносимо
трудно, мы лезем из кожи, делаем чудеса?
ххх
Сижу над Днепром. Разлив, как весной. Осенний луг весь в
голубых и синий просветах. Низины залиты. На выцветшей зелени прогалины
желтизны бугров, кустов, лозы. Простор —
полетел бы в его даль, да не может сердце с этой кручей разлучиться. На самом
краю горы деревенька. Внизу — река.
Далеко крякают утки. Кричат ребятишки, бегающие на лужайке. И все освещено
каким-то глубоко сосредоточенным в раздумье о вечной смене поколений
розовато-желтым светом.
ххх
К другим он глух,
К себе он чуток.
Других он призывает и ведет,
А сам давно уж не туда идет.
ххх
То, что прошло, кажется уже нематериальным, призрачным. Оно
духовно.
ххх
Автобус шел по белым селам, по вечереющим полям.
ххх
5.8.57г. Возвращался с Холодной горы. Запомнилась картина:
оранжево-розовая полоска на западе и небо цвета окалины — такое величественное. Выгон серо-зеленый, холодноватый. Резко
выделяются силуэты деревьев. Все на контрастах. И такой теплый зазывающий
огонек в окне. От этого все уютнее. Что-то
видится родное. А дома Тоня зовет из хаты: "Дима, глянь, какое небо на
западе". Полоса была узенькой, но еще яркой... Значит, не одному мне это
поэтично и необычно.
ххх
Болел Миша воспалением ушей. Опять столько переживаний. И
это «раненько-раненько приходите» что говорил он мне в больнице, так трогало
меня. Сыночек, знаешь ли ты, как я тебя люблю? (июль,57г.)
ххх
Сняли, говорят, Левицкого (овечкинского Долгушина). О нем
много я слышал разного. Видать, фигура все-таки интересная. Одни говорят, что
он был умнее районного и даже областного начальства, и потому его не терпели.
Но и эти не могут не заметить того, что трактористы его не любили, штрафами
замучил их, а некоторых штрафовал трижды, даже будто бил. Махинации с железом
(брали в Туле, а тут сплавляли) и др. Другое: колхозники будто за советами к
нему ходили, даже по семейным делам. Опять же —
в своем отечестве пророка нет! Он-то из столицы приехал. И без прописки был до
последнего времени, сохраняя квартиру в Москве. Ни одной своей заслуги не
забывал записать (записывал ли ошибки и промахи
или просто неприглядные дела). А впрочем, надо разобраться в нем не понаслышке. Он этого заслуживает.
ххх
Сколько мы пережили конфликтов — и между председателем колхоза и колхозниками, и между
председателем райисполкома и председателем колхоза, и между директором и
новаторами, и семейных — жена не хочет
ехать жить в деревню из столицы (Овечкин в свое время указывал на это особенно,
как на типичное) и все они для длительного времени оказались мелкими. Все
вплоть до бескофликтности сюжеты прошли, как жизнь поденки. Мелко, мелко, и
часто придуманно.
ххх
В шершавых лезвиях осок студеная вода дрожала.
ххх
И жеребята стригунки прикладываются шея к шее.
ххх
Бывает же: цензор держит у себя семь месяцев студенческий
журнал из-за того, что в выступлении Шолохова сказано:"Цензоры вас смущать не должны. Они ведь тоже входят в нашу
партию." Н.Хрущев сказал, что у нас нет цензуры, — заявил цензор, — а тут
говорится, что есть. Выходит, что цензора, который не пускает журнал, нет, но
он все-таки журнал не разрешает.
ххх
Первого сентября 60-го года вернулись из отпуска. Пробыли
два месяца, а словно бы не отдыхал. Проклятая усталость. Жизнь здесь не видим,
думаем, что все хорошо, а как поедешь, душа изболится: столько тяжелого,
нерадостного. Был на руднике в Михайловском районе. Приехал убитый, хотя и
много там хорошего, большого. Колхозы снова
идут вспять. Да...
ххх
Цените детскую любовь наивную,
Она потом уже не повторится.
ххх
Пестрит цветами стежка полевая,
Росой блестит и пахнет воском сот.
И жито, дрожь по полю разливая,
Колосьями касается высот.
ххх
На мелочах копейки экономят, а тысячи бросают под откос.
ххх
Уступ исполосован
зубьями экскаватора.
ххх
Как будто я уже и не живу, а затерялся где-то меж всех и
влюбленными глазами смотрю на все и тем же воздухом, что и вы дышу.
ххх
Ты еще не родился,
Хоть держу я тебя на руках,
В муках мать родила лишь кровинку,
А душу еще надо поднять.
ххх
Конъюнктура — это
приспособление к большой государственной цели для использования ее в своих
шкурных интересах.
ххх
Холодновато,
Отчужденно.
И ветрен неуют сырой.
И солнце,
Будто бы поденно,
Чуть поблестит
И на покой.
ххх
Поразило, что у древней стены Смоленской крепости, куда
свезли павших воинов 1941-1945гг., ни одного рядового. Разделить даже мертвых по
рангам? Не о себе ли думали тут-то чиновники?..
ххх
Всегда в наших бедах во всем виноваты те, кого нет, кто до
нас хозяйничал. А мы будем виноваты перед теми, кто после нас придет.
ххх
Как умопомрачительно быстро старятся и стареют новые
истины!..
ххх
Мы боимся сентиментальности, но не боимся бесчеловечности,
бездушия, казенщины. Да и сентиментальностью мы часто называем чувство, трогательность его.
ххх
Восокопоставленная ложь, высокомерная брехня.
ххх
Ничего без оговорки сказать нельзя. Но ведь революция не
знала оговорок.
ххх
Но как природных дураков переделать, дураков с претензиями,
кои и не в кои веки имеют наклонность преуспевать и повелевать, добиваясь
этого, казалось бы, вопреки здравому рассудку, а все-таки добиваясь.
ххх
Крик гусей над лугами,
Над большими, большими логами,
Утром звонко прозрачным,
Как первый ледок на реке.
ххх
26
окт.61г. Съезд идет как-то уж очень
парадно и что-то смутно тревожит в этом благополучии. Вчера было опубликовано
выступление М.А.Шолохова. Остается самим собой. Но, радуясь, что все видит
досадуешь, и он как-то на многое закрывает глаза и не говорит о главном, чего
так ждали люди от него. Хотя я и не понимаю чувства враждебности к нему, что из
каждой интеллигентско-снобистской подворотни оскаливается, но и удовлетворения
полного нет. А я ему вчера по телефону вгорячах так определенно сказал о своем
восхищении, он это принял холодно или по крайней мере сдержанно, и мне не по
себе.
ххх
Как осточертело это —
писатели отстают от жизни, когда говорится это заведомо с целью как раз другой:
чтобы они выдавали воображаемое полное
благополучие за жизнь, а жизнь еще такова, что рядом с боссами и разными
дельцами, у которых уже действительно в доме коммунизм хуторской, тысячи и
тысячи резко неудовлетворенных. Они бьются, как рыба об лед, а дети не всегда
молоко видят.
Взять хотя
бы женщин русских, которые во всех республиках строят дороги и дома, с лопатой,
с ломом, а мужики записывают их рабочие дни, определяют нормы выработки. Семь
часов на работе, а потом еще столько же дома, на семью. Нет, об этом нельзя не
писать это висит над моей совестью. Это подлость молчать об этом.
ххх
Чего ты ждешь,
Чего та хочешь, глупый?
Кого ты убеждаешь,
В чем, скажи?..
Что николаевские есть халупы?
И дротяные ржавые ежи...
Все это лезет вон само
Из каждой щели,
Все это видит без тебя народ.
И теремки боярские, и челядь...
И тещи, как купчихи, у ворот...
В закрытых лимузинах!..
И зять постарше тещи,
Плюгавенький, с
брюшком,
Ни мысли на лице...
ххх
Как же мне не любить тебя, земля, если столько любимых стало
тобою?
ххх
Как звереют из школы Маяковского — избави боже!
ххх
Ни фикусы Евтушенки, ни фокусы Вознесенского не скажут ту
сермяжную правду. Об этом им не догадаться.
ххх
Не я
забунтовал, хоть много и горько думал, не я, а те, кого я осуждал за далекость
от народа, хотя у меня душа бунтовала, но, увы! сам-то я не посмел...
ххх
Настаралась,
Настряпалась и настиралась,
В очередях с работы настоялась,
Этим не до измены...
ххх
Сталина вынесли из мавзолея и зарыли у Кремлевской стены,
видать, ночью глубокой позавчера или третьего дня. И только в хронике потом
прочитали об этом в двух-трех словах. Чувство какое-то очень смутное и
неприятное от всего этого. Обуревают грозные раздумья. Сколько же Кремль наш
знает еще никому невидимого и неизвестного Земля под ним из крови... А тех,
кого нет? Но вот о миллионах простых крестьян, в основном, самых терпеливых
тружениках, — о них не вспоминают. Словно
бы их не загубили так бесчеловечно и тупо.
Страшное дело власть, если она не ограничена.
ххх
Не односложность мыканья коровью,
Что так шокирует литературных дам,
Мне эта простота давалась кровью –
И я ее без боя не отдам.
Того, что пропадает от уменья,
Что отличает от торговли труд,
Ни фикусы, конечно не заменят,
Ни фокусы от смерти не спасут.
ххх
И облачко на бугорке
ничком.
ххх
У дальних тропок тех,
Где спят цветы,
В стране,
Где все навеки позабыто...
ххх
О моральном облике поэзии ("чубчик рыжий костерком у
паренька убитого" — красиво, а?).
Поэты фронтового поколения так бы не написали. Для них это кощунственно было
бы. "И снег не растаял на мертвых глазах" — вот наше. Так сказал М.Львов. А верно.
ххх
Нас не проймешь ни соловьем, ни маем.
Не вдруг мы наших младших понимаем,
Откуда столько глухоты у нас бывает,
И твердокаменность такая гробовая.
Но зависть скрытая нам не дает мириться:
Все худо, что не по плечу, как говорится...
Не мы, хоть вот как наболело, взбунтовали,
Излечимся ль от скрытности, едва ли...
Так научило время нас крутое-
Что представляемся бегущими, на месте стоя…
Что дух скудеет наш, как водоемы,
Что глухоту за чуткость выдаем мы;
И словно все у нас подносится на блюде,
Хотя заботит скот сильней, чем люди.
Но вы и нас поймите, не корите.
И по-солдатски с нами покурите.
На мертвом сквозняке, в огне и дыме
Так мы недавно были молодыми.
Но если б лишь война одна калеча,
Так отупила, все же было б легче.
ххх
Попахивает в воздухе тротилом.
Не за себя тревожусь, а за них...
И думы о полетах к тем светилам
Отвлечь не могут от тревог земных.
ххх
Как две гадюки подколодных —
низкопоклонство и чинушество — смыкаются хитрые враги всего русского;
дальновидные сионисты в овечьей шкуре интернационалистов с близорукой тупостью
русских головотяпов.
ххх
Плечо сияет месяца моложе...
ххх
Словно снег пригрелся и пророс
Белыми побегами берез.
ххх
Каркасы, баки, башни,
домны,
Синь вспышек, краны провода...
Свет корпусов. Карьеры темны.
Парит горячая вода.
Закат кирпичный. В саже трубы.
И дымы, дымы. И огни –
Оттенки резки. Краски грубы.
Но этим и сильны они.
ххх
На куполе старого храма высоко, высоко березки растут кругом
(в Туле и в Рыльске).
ххх
Люблю я снег совсем неслышный,
большими плавающий хлопьями, такой в полях совсем нелишний.
ххх
Мосток, что припорошен сеном,
В кустах дороги поворот,
Дерн, смытый паводком весенним,
И рогозой заросший брод.
Ромашек перистые пятна,
Солома с запахом полей,
С годами многое понятней,
С годами все оно теплей.
И хоть спокойнее в разлуке,
Уравновешенней вдали,
И долетают четче звуки,
И тоньше запахи земли.
Жена роднее, ближе дети...
Речушка как ни обмелей,
А глубже... Поживешь
на свете,
И станет свет еще милей.
ххх
Пузырится в провалах юркая
Снеговая вода.
И жена моя бредит дочуркою...
И гудят над землей провода.
ххх
Вчера увидел сигнал своей "Тихой молнии". С
волнением ждал, а как увидел, охладел. Так сейчас всегда: все, что уже воплощено,
кажется не то, не так, хуже, чем хочется.
ххх
Истосковалось все
По ярким краскам,
Осточертели тусклые цвета.
Кувшинки желтые
Среди зеленой ряски,
Малиновая маков чистота.
Зачем же нам быть серыми осенне,
Похожими на морось без просвета.
Тысячецветной зелени весенней
И синего морского света
Природы птичье оперенье,
Какие сочетанья, отраженья.
ххх
В издательстве подкапываются и не знают, как подкопаться,
пользуясь тем, что пока нет главного начальства. Чинушам я прямо-таки не даю
покоя. Они чуют меня своим мелкоутробным нутром.
ххх
Ты здесь росла.
И щелочками глаз
Из-под руки
Смотрела диковато.
Ребячья кутерьма поулеглась...
Лишь у плетня котята, как совята.
ххх
Итак, побывал на Алтае, в Барнауле. В первый раз в жизни. Во
столько-то лет! Ей-богу, как мы ленивы и нелюбопытны. Свою-то кровную землю не
видим и не знаем и, главное, не рвемся знать. И болезнь моя меня не извинит.
Только думал: земно поклониться надо предкам нашим, что они чаще всего без
меча, гонимые законами, опальные
проходили державно по диким, страшно далеким степям, снегам, через тайгу,
болота и горы, через тундру и льды, без дорог, даже без тропок и вышли к
океанам, к великим морям и рекам, и обжили все, и не картонный домик былых
империй грубой кровавой силой сколотили, а создали, сроднили с собой
многоязыкую, многоликую Россию. Сейчас бы это было невозможно при нынешних
понятиях и науках. Мы только пока тратим, что они приобрели. И то у нас такие
пространства, что и страшные водородно-атомные бедствия не так уж гибельны.
ххх
Были у Наливайко в сельскохозяйственном институте. Самого не
было. Люди есть, умные. Поразило, что нашу пшеницу покупают за границей только
на фураж. Радует многое у нас, но если бы это было не только в институте и не
только в отдельных передовых хозяйствах, за которыми часто скрывают море отстающих.
ххх
Обсуждение, как все
подобные. И только сейчас я почувствовал то, что именуется провинцией, что,
кстати, есть и в столице: это самоуверенная отсталость и нежелание этого
понять. Как мы самодовольны, уверовав в те обтекаемые примитивные истины,
которые нам вдолбили в годы так называемого "культа", да и теперь
пытаются вдалбливать чиновники. Хорошо, что настоял на том, чтобы молодежь
послушать. Тут-то нашлась отдушина свежему ветру поэзии. Порадовало, что люди стали
больше уважать да и любить поэзию, тянуться к ней. Это заметно на вечерах.
ххх
Узнал, что там под снегом ежегодно остается много
необмолоченного хлеба-пшеницы, хотя город каждую осень выезжает в степь. В этом
году, говорят, сравнительно мало, процентов тридцать урожая осталось под
снегом. А сколько же много?
Нет, видно, сельское хозяйство решительно не поддается
чиновному подходу, а тут его больше всего. Поразила цифра: чтобы вывезти зерно
с барнаульского элеватора, требовалось по 300
вагонов вывозить ежедневно в течение полугода. В урожайный год зерном были
обильно засыпаны площади и асфальтированные магистрали в городах. И при таком
богатстве не хватает мяса, масла, молока. Скот падает каждую весну от
бескормицы. Спутники запускаем, а накормить весь народ не можем. (Декабрь 1961)
ххх
Грызутся из-за межи, зарубить готовы один другого в Нижних
Деревеньках. Идут ко мне с рассеченными руками жаловаться.
ххх
На пленуме СП скука. Доклад Михалкова-образец бездумья,
обтекаемости. Выступления из республик почти то же.