1963-й    год

 

 

Какое фиолетово-розовое утро. Над фиолетовыми облаками в оливковом небе зеленоватая звезда. Деревья белые, прозрачные, как привидения, стоят.

ххх

Весна приближается — вот что.

Моя деревенская почта.

Что снова из города ссуду,

Что скот от бескормицы падает...

ххх

Для чего такое циничное отношение к искусству, такое самоизмодерное искусство, где легко перепутать, шарлатана принять за гения и наоборот. Не для того ли, чтобы открыть свободный доступ целому народу высокоталантливому в организации дутых слав, дельцам по духовной сути своей, к обогащению и славе за счёт народов-работяг, народов-творцов? Чтобы всем народцом кормиться за счет других народов и многим из них ходить в гениях. Да еще растлевать и размывать их своеобразие, наиболее опасное и невыгодное для безродных, которым любовь, привязанность и т.д. связывают руки, мешают быть холодными и безразличными ко всему, кроме наживы.

ххх

Если бы карьеризм не поощрялся сверху, если бы его не делали принципом политики, разве плодились бы так карьеристы во все эти годы?

ххх

«На что тебе, рабочему человеку, честное имя?» — вопрос одного высокопоставленного дельца, когда сын комиссара, рабочий парень заявил, что он дорожит честным именем и не умолчит о пойманном им казнокраде (в Крыму.)

ххх

23 янв. Выступил в пединституте имени Ленина на Пироговке. Читал новые стихи. Успех. И вот, чего не ожидал, нападение со стороны своих —стихи о бездарях. Кто дал тебе право? И т.д. То-то! Будь готов к этому, если не будешь топтаться на месте и сочинять подхалимские пасторали.

ххх

Чтобы просуществовать в жизни, надо подделываться под начальство, как в литературе — под нацменьшинство.

ххх

Вместо руководителя в издательство пришел чиновник и началось вместо требовательности и дружбы с писателями заигрывание с ними с учетом того, как к кому относятся наверху, субординация и оглядка вместо человеческих отношений и смелости, прямоты суждений.

ххх

Павел Корин — это потрясающе. Как чудовищно и цинично его замалчивали, скрывали от народа те, кто больше всех кричал о том, что их мол, притесняют, что они обижены нами за то, что талантливее нас.

ххх

Искушение властью, испытание властью разве только Ильичу было под силу оно.

ххх

Чем крупнее казнокрад, тем для него безопаснее. Наказывают (и об этом пишут) мелких. Крупных всячески оберегают, замалчивают, если нельзя спасти от разоблачения. Мстят за разоблачение, как за компроментацию советского строя... Страшно!..

ХХХ

"И если надо солгать, солги, и если надо убить — убей" — философия некоторых наших пишущих. Я против того, что цель оправдывает средства. Это было иезуитам к лицу. Но мы же не иезуиты.

ХХХ

Писать они, конечно, не умеют, но прибыли из литературы извлекать умеют.

ХХХ

Что-то нет ясности от того, что происходит в литературе, несмотря на полную казалось бы ясность высказываний у Хрущева. Больше видны сами, кто высказывался, — Михалков, Прокофьев, Малышко, Пластов, Ермилов, Шевелева, Чухрай, очень странно Шолохов. Больше в подтексте, все. Да... Как бы снова не вернулись к тому, от чего ушли с таким облегчением, к лакировке.

ХХХ

Мы с Мишей вышли в поле за Холодной горой. Нам так хорошо, что мы легли на солнечный снег и покатились по нему. А Миша потом все оттенки замечал в природе самые тонкие и мне говорил о них, по-детски громко так, восторженно. А было это 25 февраля, мы приезжали проститься с умирающей бабушкой.

ХХХ

Обычный физический труд изображается как героизм теми людьми, которые не любят труда и боятся его. Для тружеников это их естественное состояние.

 

ХХХ

Как хорошо видно, крупный или некрупный человек, когда он окажется закономерно или по воле случая на гребне славы,

ХХХ

Мне больно и за наших дохлых дураков, что все живое губят, и оттого, что кто-то ушел и не выключил свет, и оттого, что выбрасывают навоз прямо на улицу околоколхозные единоличники, и от равнодушия тех, что все лезут на глаза начальству, что мало на полях снегу, что кто-то бросил хлеб на дорогу и это никого не волнует.

ХХХ

Судя по наградам, лучше всех у нас трудятся начальники.

ХХХ

Обеспеченность и удачливость в ловкачестве тоже принимаются за счастье. А за это ведь особенно ненавидят люди. Значит, люди, судя по этому, не испорченные, чисты и благородны и чутки к справедливости и несправедливости.

ХХХ

Вчера на пленуме поразили наши туполобые ортодоксы своей неспособностью элементарно мыслить. Правоту так доказывают, что отвращают от этой правоты и тех, кто тянется к ней, хочет ей верить. Такое паскудное угодничество, неприкрытый подхалимаж, беззастенчивое и безмозглое восхваление и возведение в абсолют мудрости, которая требует еще ее вечной новизны раскрытия...и применения такого, которое не лишило бы художника самостоятельности видения и осмысления жизни при невыдуманном, не показном, а вытекающем из самой природы ее патриотизме.

И вчера же ,как под заказ, попал в дом ученых выступать. Ученых там, видно, было очень мало: собрались их сынки и доченьки, выкормыши, пристроенные по-приятельски в разные учреждения — аудитория открыто враждебная мне, а я еще в лоб об этом. Как поднялась со дна душонок муть космополитизма, неприязни ко всему сермяжному... Это надо было видеть и слышать: все, даже и какие-то не наши, обвиняют русский народ в антисемитизме, тупости. Вот где сволочи!

ХХХ

Как жар в огромных загнетках — красные огни машин на улицах.

ХХХ

Поэзия бесхитростна. Ее не обмудрить. Об этом знает время, проверяя истинность ее.

ХХХ

Будь неподкупным, не гляди на однодневность, останься самим собой.

ХХХ

Я глубоко люблю, тебя, Россия, и потому хочу, чтобы судьбу твою решали не дураки, не проходимцы и пронырливые.

ХХХ

Халдейское что-то в этих однообразных модерных углах новых зданий.

ХХХ

Вчера полдня провел с дончаками -А.Калининым и В.Закруткиным. И до чего же меня подкупает в людях все русское: душевность, простота и, главное, русский ум. Познакомился у них с артистом Иваном Переверзевым, с работником телевидения Пилипчуком. Переверэев очень думающий человек и ум его душевный. Любит стихи.

ХХХ

Тайна превращения того, что увидел, в то, что понял.

ХХХ

Поражает эта гниль: Евтушенко предает, а они печатно его усовещивают, упрашивают не делать этого. И даже печатают письма заведомых подлюг, не скрывающих, что им это очень по нутру. И они это оправдывают. И это в центральных партийных и комсомольских органах.

ХХХ

Не только приличия бывают мещанскими, но и борьба с ними тоже может быть мещанской, если она, борьба, направлена не против ханженских приличий и благоразумия, а против традиционных, т.е. народных.

ХХХ

Широта эта, когда нет ничего святого, так дает вам возможность быть великими, будучи малыми, мизерными, видеть и понимать все независимо, но и мешает что-то понять такое, без чего нет человека.

ХХХ

Стою,

Военная эпоха,

В зловещих отблесках

Твоих.

Ты поработала неплохо,

Повоевала и за них.

ХХХ

Все правды требуют, но всех смущает правда и даже оскорбляет, бесит даже. И неспокойно правдой жить.

ХХХ

Все равно не больным я не стану,

Так зачем же идти мне к врачу.

К полевому далекому стану

Я иду, не иду, а лечу,..

ХХХ

Садится солнце справа. Я гляжу из своего широкого окна на 8-ом этаже на желтоватый от позднего апрельского солнца — Ваганьковский мост, на розово-оранжевое кирпичное здание блокпоста, надстроенное недавно, на молочно-желтые стены домов, коричнево-розовые с черным горлом трубы, на коричневато-серый лес кладбища, с желтым крестом церковь и пишу эти строки. И разноцветные снующие машины, и цветные и темные фигурки — все озарено и так приподнято-мечтательно все суетное, проходящее, уходящее безвозвратно и остающееся все таким же, как текучая вода. И нет конца городу, и тянет за его туманные окоемы черты. И так коротка жизнь. И нет конца ей. И это так цельно-противоречиво, так скорбно-радостно. На иностранном — оптимистическая трагедия.

ХХХ

А дома, на родине, мать пишет, — пошел, тронулся лед. Прибывает вода, быстро так, незаметно...И на родине Тони, на Сейме, вода поднялась на шесть метров. А я не увижу. Я так люблю и не могу без этого. И нет уже Тониной матери. Да и моя с грустью признается, что и ей на покой пора. Как все это по-весеннему, по-вечернему: таинственно — вечно грустно.

ХХХ

Человек без убеждений — самый страшный человек.

 

ХХХ

Условия. Но мы же создаем их сами. Когда же создадим такое, чтоб ни хитрить, ни приспосабливаться человеку не надо, чтоб он от этой подлости не зависел.

ХХХ

Как разметала по свету людей война. Все еще ищут дети родителей и родители детей. Сегодня получил письмо от человека, который, прочтя в "Огоньке" мои стихи, подумал: не брат ли я его, Ковалева Гаврила, он не помнит своих родителей.

ХХХ

Даже самые краткие записи сделать не успеваю: о встречах с Шолоховым не успел по горячим следам, а было чего записать. И уже забылось. А жаль.

А теперь вот и об этом, как измордовали за пять лет работы в издательстве начальнички, стоило только выступить на пленуме СП и сказать о них нелестное, об их флюгерности и приспособляемости по отношению к фронде литературной тогда и теперь. И как все неуклюже, неумно, грубо не скрывая даже истинных причин и клевеща, искажая и подтасовывая...

Опять же о совещании молодых. О хорошем и очень плохом в смысле момента, когда к хорошему примешивается такой оголтелый и бессовестный карьеризм.

ХХХ

15 мая подал заявление об уходе с работы. И стоило только настроить себя на уход, как уже не могу даже подумать о том, что окружало там, без содрогания, и еще не верю, что я буду скоро совсем вольный.

 

ХХХ

Почему, почему повелось так у нас в России, что обидеть чужого боимся, хоть стоит он того, зато обижаем охотно своих, со злой нескрываемой радостью делаем это…

ХХХ

В понедельник вернулся из Ростова-на-Дону. Побывал вторично ровно через год. И снова май, но большущее половодье. И снова Ростов оставил очень светлое впечатление. Были на "Ростсельмаше". Много встречались с людьми.

Были в Таганроге. Я впервые. Все хранит чеховскую чистоту и тихую, кроткую сосредоточенность. Думается, Чехов намного умнее и благороднее сделал своих земляков, поднял их до уровня современности не только век, но и Чехов, о котором, как сказала мать, древняя старушка Балухатого: "Разве мы тогда знали, что он будет Чеховым. Разве он тогда такой был."

Были на раскопках Танаиса-древнего города. Ночевали у рыбака в станице Синявке (от адмирала Сенявина). Дон — вода, Донепр, Донестр.

ХХХ

Седина, а лицо молодое. Покупная, видать, дешевая, модная, или уж слишком дорогая...

ХХХ

Утро. Сквозь дымность и дым проступает погожая ранняя майская Москва. Зацветают вишенки. Электрички уже не кажутся такими весенне-зелеными, как во время таяния снега. Они стали пыльно зелеными»

ХХХ

Привыкли судить и художников, как начальство, по рангам, по чиновности. С неизвестными можно не церемониться, и если уж у него что-либо плохо, то и грубо, и оскорбительно можно кому не лень, а у чиновного все хорошо, даже то, что плохо. И говорят-то как о нём... Это скорее о боге, чем о человеке.

ХХХ

Шатания... Колебания... Перемена курса... А когда же будет постоянство, незыблемость цениться, верность чувствам, а не настроениям, уму, а не умонастроению?.. Порядочность, вера?..

ХХХ

Беречь бы народное, как свое, радеть бы о нем так же. Вот это и был бы коммунизм. Я не стыжусь этих азбучных истин. Они для меня необходимы. И самое сложное, самое новое без них выразить нельзя.

ХХХ

Нарочно выпячивают наших бездарей, чтобы показать начальству, что. мол, вот что из этого выходит. Ваши не способны, значит, надо нам своих снова раздувать. Хитро!

ХХХ

Скромность — это сознание ответственности за то, что ты делаешь.

ХХХ

Противен мне опыт этот горький. Быть самим собой не отучите. Заискивать, врать, ловчить, приспосабливаться не научите. Нет, нет, нет! Противиться буду и мертвый!

ХХХ

Прошлое всегда виновато и доказать невиновность свою оно не может, так как всегда последнее слово не его, а настоящего. А будущее помочь ему бессильно.

ХХХ

По старинке приписывают темноту и грязь простому народу как его неотъемлемые якобы трудовые признаки (грубость еще, неотесанность) это барское понимание, чистоплюйское, поганая ложь. Народ наш поневоле, только там, где ему не оставляли времени его угнетатели, оставался, сам брезгуя этим, темным и грязным (и это потом становилось хроническим и уже привычность даже становилась второй натурой иногда) но тянулся всегда к чистоте и свету, к нежности, а не грубости, к ласке, а, не к злобности.

ХХХ

В наше время геройство дело случая. Космодемьянской повезло: корреспондентам попал в руки этот случай и стала всенародно известна, а главное — официально... Героев было много с большими подвигами, но остались не героями, никто не узнал о них, их не заметили.

ХХХ

Верю в не признанных нами не узнанных, подчас неслучайно как бы не замеченных. Признанные портятся, все они угодные, удобные в обиходе. И когда не нравятся людям, виноваты не они сами, а люди. Любить их выгодно (даже заставляют, если не хочешь), замечать их обязательно, следить за ними и даже восторгаться их бездарностью, где выступил, куда поехал, что изрек. Вот и лезут в них, кто лезть умеет, и малейшее их непренебрежение замечается, подмечается, рекламируется, как чуть ли не ленинская скромность.

ХХХ

Вчера был в Переделкино, на даче у Смелякова. Ему дали ту, где жил и застрелился Фадеев. Разговорились. Когда он мне показал, как сводные сыны Фадеева и Степановой (один — полоумок, а другой — прожигатель) стреляли пулями в скворечник и теперь не живут там скворцы, я сказал: "Ну, вот, дворяне тоже были обеспеченные... А... "Дворяне, — сказал он, — чувствовали себя хозяевами, были ими. А эти иждивенцы едят и гадят (что-то в этом роде.)

 

ХХХ

Надо быть несколько глуше в ощущениях разности духа с тобой, смотреть проще, как простые люди, которые потому и дружат. Из-за этого я не люблю больно "интеллигентных", щепетильных до отвращения. Этой среде присуща взаимоненависть, часто мелочная даже, особенно среда учительская этим грешит, да и писательская.

ХХХ

10 июня.  Вчера Лев Степанович Кужелев, мой бывший учитель, рассказывал мне, как во время гражданской войны, когда сильно потрепали беляки их часть в бою, его послали с наиболее слабыми помочь семьям красноармейцев копать картошку. И вот сцена: он застал остервеневшую толпу красноармейцев которые били каблуками солдатских сапог лежащего на земле, у которого голова была уже месиво — мозги и кровь. Я, говорит, закричал: "Что вы делаете, звери!" Красноармеец — «Это мы звери? А как же иначе, когда он у своих же штаны украл, свой.»

У убитого были на коленках продраны штаны.

— Так за это?..

— Так как же, товарищ командир? Если б он был беляк, мы бы ему просто морду набили. А то красный. А наши при советской власти должны быть все святые.

Так тогда понимали советскую власть и советского человека.

— А сейчас! — сказал он горько, — Я вот сорок лет пропагандистом

работаю...

ХХХ

Судя по всему, в среде партийных работников и старых коммунистов «Один день Ивана Денисовича» вызвал неприятную реакцию. Я оспаривал, но и сам где-то внутри подумывал, а ведь как-то откровенно так, что эта откровенность где-то уже оскорбляет человеческое достоинство, а вернее нынешнее представление о нем, тем более коммунистическом достоинстве.

ХХХ

Нет, это не перерождение. Не родившись, как же можно перерождаться? А это именно нерожденные коммунисты, а подделавшиеся под них с самого начала. Они-то и в партию шли и сейчас еще идут по инерции, по голому расчету, когда коммунистов надо было предавать, требовались наемники, а не преемники.

ХХХ

И если человек видит все, как есть, а не как предписано свыше, он, оказывается, видит все искаженно, через черные очки.... И тут следует, что он пороху не нюхал, не голодал, а если и то, и другое, и это его ничему не научило.

ХХХ

Если хотим победить религию, нужна такая духовная основа, чтоб человек, даже умирая, мог на нее опереться и утешить себя, именно утешить в безутешности своей.

ХХХ

Еду в Калинин сегодня. Сижу в ожидании электрички. Из Калинина вернулся на второй день. Ночевал в "Селигере". Волга понравилась. Тверца хороша. Храмы обезображены. Оскорбленная старина еще дороже от этого. Много исторических зданий, памятников архитектуры 18 века. Люди такие свои, простосердечные. Устам стало тепло.

ХХХ

Я так болезненно люблю разноцветность, особенно чистые яркие краски, что впадаю в детство и пишу разными чернилами, изобретаю цвета, смешиваю, пачкаюсь, мажусь, а не унимаюсь.

ХХХ

Деревья под дождем стоят такие туманно мокрые, словно они выглядывают из воды. И так заиндевело свежо, морозно-зябко от их дождевой свежести.

ХХХ

Очень многие беды оттого, что мы не думаем о другом человеке, что он — это я, со всеми моими болями и радостями, что ему, как и мне, бывает больно, и горько, и радостно от того же.

ХХХ

От бесконечного повторения не только заведомая ложь начинает казаться бесспорной истиной (привычное же не берется под сомнение), но и бесспорная очевидная истина, в свою очередь, тоже становится сомнительной и безразличной настолько, что к ней относишься, как к умышленной лжи.

ХХХ

В детстве я часто видел, как один мужик (голь перекатная) бил своего коня-кормильца. Кормить он его не кормил. Конь большой темно-рыжей масти, в чем только душа держалась, ходил, слонялся по задворкам, объедая гнилые застрехи. Кости выпячивались так, что, казалось, кожа может лопнуть. Хозяин, заработав, все пропивал тут же (извозом занимался). Он бил коня толстым колом, погонял, торопил. А конь шел, еле переставляя ноги, понурив свою рыжую голову и только вздрагивал при ударах, уже так безучастно плелся он домой ли, из дому ли... Так однажды упал и издох в оглоблях. С тех пор я лютой ненавистью  ненавижу пьяниц и извергов. Детское мое сердечко закипало жаждой мести, и слезы наворачивались на глаза. И всю жизнь я помню это.

ХХХ

Сегодня встречали космонавтов. Как по-разному они волновались. Быковский под "деятелей" выступал, а по-мальчишечьи запинался и сделал одну очень неприятную ошибку — "империалистов" нашей страны. Терешкова четко говорила, только по лицу было заметно, что это еще ей так непривычно. Ему заметно меньше внимания, хотя он летал дольше, но она первая женщина. И Никита тут шутит: "Женский пол, но что поделаешь! Их большинство. Но это давление не антагонистическое."

ХХХ

Чествовали М.Светлова. Странно, почти одни евреи в зале. Уже в президиуме и то разнороднее. А речь подчеркнуто об интернационализме. Какой-то несколько единокровный интернационализм получается, но, несмотря на перехлесты такого рода страстишек, было много искреннего, от всей души — поэт, ведь, да еще лирик, да еще с тонкой иронией...

ХХХ

Ты сказала б, страница белая,

Но страница как будто не слышит...

Кто-то пишет доклады, не делая,

Кто-то делая, их не пишет.

ХХХ

Что с моими ребятами? 0ткровенная неприязнь и даже враждебность. Болотов, Порядин, Шкляревский свысока относятся к ребятам попроще, которые пишут более народным языком и без "высоких" материй, хотя и способные. А те, Петров, Селиванов, Борисов, Корнеев терпеть не могут их с их стихами.

ХХХ

Прочитал сегодня (30.8.) стихи К.Ваншенкина в "Литгазете" — приятно о приятном. Так от жизни далеки, будто живет автор за каменной стеной. Наслаждается себе в удовольствие — и об этом пишет, как ему приятно и хорошо. О веке — ничего.

ХХХ

Уже не будут враги хулить без оговорок, друзья хвалить с оговорками. Самим стихам моим придется пробиваться к вам сквозь молчание и забвение.

ХХХ

Эта мягкость верховного начальства к нижестоящему, либерализм этот, эта демократия для начальства всегда оборачивалась жестокостью к народу, нетерпимостью к его самостоятельности.

ХХХ

Падение нравственности и добросовестности к труду — как это страшно!

ХХХ

Зачем с природою бороться — или она наш враг?

ХХХ

Опаснее подпольной контрреволюции скрываемые чувства частной собственности: мое — не мое, общественное не мое. Мое не общественное.

ХХХ

Убивает утробная проза, копеечность страстишек будничных.

ХХХ

Как пахнут головенки сыновей: песчаной отмелью и неостывшим зноем.

ХХХ

И память годы заглушили чертополохом забытья.

ХХХ

Куркуль — это не имущественное положение. Это психология, самая отвратительная по своей сути.

ХХХ

Сказочная, песенная красота кругом и не замечают, или забывают совсем о ней те, кого она окружает, а те, у кого ее нет, едут за сотни верст, чтобы только подышать ею...

ХХХ

Тем, для кого это пишется, какое дело до тонкостей, до скрытого смысла. А те, кто этот скрытый смысл ищут, либо бездельники, которые только тем и занимаются, либо состоят на службе — искать и докладывать об этом скрытом смысле... Страшно!

ХХХ

Отсутсвие мечты, романтики, чувства поэзии в природе и человеке — вот что пугает меня в людях.

ХХХ

Поразило, насколько бездарны, и, главное, одинаково бездарны были речи на сессии в Бурятии и на приеме. Совершенно одно и то же и так же длинно, так же усыпляюще у всех (у Цеденбала особенно). И у всех подпущено "художественности" вроде — "дружба глубокая и светлая, как Байкал, высокая, как Саяны." Эти сравнения произносили все, не исключая Кириленко...

ХХХ

О ценности человеческой, о его достоинствах, особенно в пригородных глухоманях, куда посбежались с окрестных деревень бывшие хлеборобы, а ныне выродившиеся в потребителей, многие судят не по уму, благородству, деловитости общественной (вообще всякие общественные начала здесь отсутствуют). Живут лишь своим брюхом, живут хищно, мелко  ненавидя один другого, кто кого объегорит, злопамятно, мстительно. Судят о человеке, что у него есть, как он сумел обзавестись машинами, мотоциклами, телевизорами — всем, кроме культуры. Отсидевшиеся в войну дезертиры, их взрослые дети — все устроились благополучно.

ХХХ

На каждом яблоке навоза конского заседает мошек миллион.

ХХХ

Восторжествовала правда, но зачем же такой ценой? Покончил с собой Семен Белоусов. Так преступно тратим мы лучшие жизни. Жажда самоотверженного служения правде ценою собственной жизни.

ХХХ

Люблю тихое летнее пасмурное утро после жары. Петухи орут беспрерывно, собаки лают на всю улицу. А в поле тихо, тихо. Лишь слышны птичьи голоса, щебет. Ласточки снуют низко. Бабочки мельтешат над посевами. Вдали, как столбик, одинокая черная фигурка на белесо желтой стерне: кто-то пасет гусей.

ХХХ

Как меняет погода виды! Облачно солнечное утро с холодным восточным ветром. На фоне туч освещенная солнцем церковь совсем белая, хаты ослепительной белизны. Пашни сухие, светло-коричневые с гривками незапаханной стерни. У верб листья почти белые на темно-сизой зелени, а осокори над кладбищем темные.

ХХХ

Вчера на арматурном заводе убило током рабочего. Скверная охрана труда. И еще винят самого рабочего. На похоронах поразило: маленькая девочка еще ничего не понимает. Постарше — ужаснувшееся, удивленно догадывающееся о чем-то страшном личико, пальчики судорожно прижаты к щекам. С белым бантиком на голове. Жена просто заплаканная, а мать бросается в могилу. Отец приглашает людей на обед. Выступающий от завода отметил, что покойный перевыполнял план, а проработал-то он всего четыре месяца на заводе. Из деревни переехали сюда.

ХХХ

Вчера приходил рабочий с сахзавода. Первый вопрос — патриотический: в деревне Орловке могила воина Отечественной войны заброшена. Писал в редакцию. Не ответили. Узнал, что райвоенкомат разобрался и все сделал. Я понял, что это у рабочего подготовительный вопрос, а сейчас он мне что-то свое выложит. Так и есть, — вопрос о квартире. Шесть душ на шести метрах живут. Директор завода отсылает в завком (семь лет лежит заявление), а завком говорит, что квартиры распределяет директор. Он и дает их начальникам, которые продают свои частные дома, а переселяются в казенные.

ХХХ

И все одна, и все настырней дума, что я не стану скоро видеть эту красоту земли и жадно дышать ею, вбирать ее, вдыхая всем существом своим.

ХХХ

Как прекрасно после иссушающего пыльного зноя курского черноземья, когда не только земля, но и кожа на теле начинает стариться и шершавиться, как приятно утро, умытое ночной грозой, босому по росе идти.

ХХХ

Пользоваться (темным) скрытыми инстинктами злобы и зависти людей против не мирящейся с несправедливостью интеллигенции, особенно писателей, что может быть подлее. Подхалимство, корыстный расчет, быть замеченным в рвении, иметь от этого выгоду против любого мыслящего, нового у...у...у!..

ХХХ

Село Калиновка — родина Н. Хрущева, одно и процветает и в укор другим приводится его такое (бесстыдное) благополучие.

ХХХ

«Свою страну я знаю хорошо», — самоуверенно пишет В.Аксенов. (С курортной стороны — да.)

ХХХ

Беспочвенный оптимизм смешон, если он бесцельный, но если с целю, да еще карьеристской, он зло, усыпляющее совесть.

ХХХ

Мы хвастаемся повышением благосостояния, но если бы люди не изощрялись и не изворачивались, кто как может, в поисках сами по себе этого благосостояния, а жили только на зарплату или трудодни, чем бы тогда мы могли хвастаться при существующем положении вещей?

ХХХ

Утро-то какое, боже мой! В поле благодать. Далеко где-то в селах уже по-осеннему (хотя погода летняя) кричат гуси, орут петухи, где-то каркает во все горло ворона, гудят поезда. Тишина лопается от полноты звуков жизни — и утреннее солнце. Что может сравниться с ним!  Летним свежим утром и луна незаметная, и солнце яркое в небе, и обоим им в небе просторно, места хватает.

ХХХ

Рано иду на рыбалку. Женщина берет воду в Сейме.

— Спал бы себе, — говорит она мне.

— Одни баб любят, а другие рыбалку, — отвечаю ей.

-Баб все любят — вот так-то! Говорите правду!

ХХХ

Создать книжный фетиш народа, а настоящий презирать, ненавидеть — вот как бывает.

ХХХ

Еду к матери в Новобелицу. От солнечных пятен лес рябит. Стоит погожая золотая осень. Жарко, как в июле, в конце сентября.

ХХХ

Вчера опять стычка с братом. Ему кажется, что только он и знает, как нелегко жить на свете. Социальная из личной.

ХХХ

Молодость ушла, не простилась, старость пришла, не спросилась

ХХХ

Вдохновение — это не горячечный бред, когда прет из тебя то, что на трезвый взгляд – муть (не на трезвый, а на успокоившийся, готовый к восприятию поэзии). Это спокойное в своей уверенности ясновидение, когда чувствуешь всемогущую силу и любовь мастера и владеешь материалом, как тебе подсказывает оно, кажется, чем естественнее и обычнее, тем свежее и новее. Сам не знаешь, откуда что берется, но такое, что не придумаешь.

ХХХ

Дальний Восток — это отдавать ценой любых жизней никому на свете нельзя.

 

ХХХ

7 окт.  Сегодня всю ночь видел образы леса, который в самой поре осени (вчерашняя буря в умиротворенной природе, перламутровость погоды так поразили мое воображение в Новой Гуте).

Вчера, в бурный день, когда всё шматовало, терзало, рвало во все стороны и несло, мчало пыль, песок, брызги, листья, траву, лес был весь какой-то удивительно собранный, весь в себе. Погода была перламутрово летучая, неприкаянная, не находящая чего-то в себе самой, ищущая чего-то непотерянного или потерянного, но наглухо забытого головой, и остро сладостного незабытого сердцем; мятежная, побежалых цветов, перепелёсая, радужно пятнистая, вся непостоянство постоянства, порыв неподвижности, взвихренность умиротворенности, неосознанная осознанность, все в себе и выходит их себя.

Зыбкие, мгновенно меняющиеся пятна солнца и полусолнца, тени полутени — все это несется без направления, не поймешь, куда мчится. А лес в подпалинах, оранжевых, в ожогах багровых, опаленный, запаленный, запыленный и удивительно чистый и сам в себе весь. Цвета охры лимона, охватившего вершины, сквозит в зелени. То, как дикие кабаны несутся в чаще стадами, то на фоне зеленого все бурачное деревцо, то как оранжевые знамена кипят в несколько ярусов.

ХХХ

Мне страшно, не дай бог, не я первый умру.

ХХХ

Я раньше думал, что отсутствие духовных интересов, элементарное и мизерность их, это все от бедности. Но, оказывается, — и от богатства, благополучия, когда нет предела этой жажде.

ХХХ

Как легко привыкает человек к удобствам и как муторно потом без них. Ничем так, как бытовыми подачками, не усыпляется гражданская совесть, не покупается мнение о жизни всех (а все не так уж удобно устроились), не от чего так не зависят суждения в большинстве случаев, даже убеждения, когда так страшно становится потерять квартиру со всеми удобствами, а то и государственную дачу. Так плодятся лакеи и холуи из тех, кто главным началом считает свои персональные удобства.

ХХХ

Сколько предки земли нам придбали, земно кланяться надо им. Только вот никак мы ее по-хозяйски любить не научимся, а, наоборот разучиваемся.

ХХХ

Едем в Велижаны. Первый снежок. Мужик посреди улицы, увидев нас: "Вы, наверно, комсомольская бригада. Так вот, знайте, общественные корма разбазариваются. Три стожка сена продал и никто не знает, откуда... и шито-крыто... Вот я сказал все..."

ХХХ

Какую-то правду свою каждый носит в душе, скрывая до поры, до времени.

ХХХ

Почему романтика только в прошлом? И почему она в подвигах разрушения, смертей, убийств, войны, а то, что очень трудно и буднично для счастья других, а для горя, не романтика? Это же благородство души строить, создавать в лишениях, невзгодах и ещё преодолевать тупость вышестоящих, верить глубже их и быть выше их... Может потому, что многое, что завоевываем, оказалось не таким, как представляли. Но то, что представляли, надо все же создать трудом. А то была только расчистка площадки для стройки, а это сама стройка. Она очень буднична и тяжела. И без видимости геройства.

Кубинцы все еще революцию продолжают, ходят с бородами и карабинами, митингуют "родина или смерть" зажигает и окрыляет, но "родина или жизнь" — это труднее. А работа (продолжение революции) — это надо, как Ленину в разруху.

Идет политическое освобождение колониальных народов. Но и там надо будет не только громить и выбрасывать негодное, а и создавать и приобретать все самим, а не только на помощь нашу надеяться, которая, в основном, создается за счет уголаживания нашего народа, отказывающего себе во многом и взвалившего на себя самое будничное, но и самое необходимое в самой романтической из революций.

ХХХ

Если человек выпалит давно наболевшую правду, которая идет в вразрез с официальным сегодняшним мнением, его объявят политически незрелым.

ХХХ

Народ идеализировать, делать из него культ опасно для народа же. Если всмотреться в историю, масса всегда держится привычного, старого, постоянного, косного, с чем срослась. И тех, кто пытается ломать косное, вводить новшества, нередко зверски убивали. И всегда это было делать неимоверно тяжело и опасно.